Автор я.
История из раздела «многабукф».
Сестра с братом обнаруживают квартиру родителей совершенно пустой. Одно воспоминание из прошлого может помочь им восстановить цепь событий.Честное слово, я люблю своего брата, хотя порой он бывает невыносимым. Помнится, в детстве мы вообще не могли спокойно ужиться в одной комнате. Слава богу, родителям выпал шанс разменять квартиру, и мы обзавелись каждый собственным пространством. Правда, в моей комнате всегда был порядок, а вот у Эдика постоянно что-то падало, взрывалось и лилось на пол.
А потом пошло-поехало – бла-бла-бла, школа, институт, личная жизнь. И вот, мы даже не успели оглянуться, у каждого появились своя семья, квартира, вторая половина и работа, работа. От моего детства остались только ежедневные телефонные разговоры с родителями и – реже – с Эдиком. Он живет в другом городе уже давно, с тех пор, как ему стукнуло восемнадцать.
Я приезжаю иногда по выходным к маме с папой. А вот брат, кажется, совсем забыл про то, что когда-то мы все были одной семьей. Даже не звонит. Мама, конечно, очень расстраивается, папа старается не говорить о нём, а я – что? Я не могу одна за двоих отдуваться.
Всё, как известно, решает случай. И вот однажды он происходит.
Я пытаюсь дозвониться до мамы со вчерашнего вечера. Казалось бы, времени прошло всего ничего, но для меня это тревожный звонок – она не расстается со своим телефоном, разве что когда идет в душ. Что она, утонула там, что ли?
Папин сотовый тоже не отвечает. А вот это уже меня очень беспокоит. Он работает начальником строительного отдела крупной фирмы и не расстается с телефоном даже ночью.
В волнении я расталкиваю мужа – воскресенье, конечно, святой выходной, но ситуация совсем нерядовая. Мы одеваемся и, не завтракая, едем к родителям. Возле двери в подъезд я лихорадочно шарю в сумке и обмираю от мысли, что в суматохе забыла ключи от их квартиры дома. Муж отбирает сумку и мгновенно выуживает комплект из внутреннего кармана. Точно. Так боялась потерять, что сама забыла, куда положила.
Взбежав по лестницам на нужный этаж, я трезвоню в дверь. Никакого ответа. Окончательно пугаясь, стучу руками и ногами в дверь, окликая родителей. К этому моменту поспевает муж, оттаскивает меня от двери и вставляет ключ в скважину. Два поворота против часовой стрелки — и вот дверь открыта.
Я влетаю в квартиру и замираю. Тишина. У них никогда не бывает так тихо по выходным. Где шум работающего телевизора, гул старенького компьютера и, наконец, приветственный лай родительского пса Тимофея?
Сердце моё ухает вниз, когда я замечаю лежащие на тумбочке в коридоре сотовые мамы и папы. Двадцать один пропущенный вызов на мамином и тридцать – на папином, в том числе и от его подчиненных.
— Тсс, не плачь, — муж обнимает меня, глядя, как крупные слёзы катятся по моему лицу.
— Что могло случиться?! – рыдания душат меня, не давай нормально разговаривать. В критических ситуациях от меня вообще мало толку, слишком уж я эмоциональная.
— Сейчас разберемся, — муж проходит в комнату.
Мы обходим квартиру, я заглядываю под все кровати, во все шкафы, постоянно окликая маму с папой и Тимофея. На кухне порядок, в зале тоже ничего примечательного. Муж проводит пальцем по экрану телевизора – слой пыли совсем маленький.
— Никаких следов присутствия хозяев, — констатирует он.
Дальше всё как в страшном сне – разговоры с соседями, мои слёзы, вызванный наряд полиции, снова мои слёзы и истерики, уговоры мужа и совершенно невыносимое ощущение собственной беспомощности.
Ночью я принимаю горсть успокоительного и пытаюсь понять, что делать дальше.
Раздается звонок сотового, и я как сумасшедшая подрываюсь к нему. Звонит Эдик. В течение дня я так и не смогла ему дозвониться, зато написала кучу SMS с просьбой СРОЧНО позвонить.
— Что случилось? — не здороваясь, сразу спрашивает он. Я коротко пересказываю ему события прошедшего дня, говорю, что понятия не имею, куда они могли пойти. Нет, мне они ничего не говорили, да, знакомых уже спрашивали, никто ничего не знает, заявление в полиции приняли с треском, после того как Валера – муж – надавил на них старыми связями. Хотя, говорит, всё равно они раньше третьего дня поиски не начинают.
— Почему ты трубку весь день не брал?! – срываюсь я на брата. Эдик отвечает, что был очень занят на работе.
— Какая, нахрен, работа в воскресенье?! – уже не сдерживаясь, ору я в трубку. – Что б завтра к утру был уже у нас с Валерой! Скотина безответственная!
Не дожидаясь ответа, я нажимаю на кнопку завершения разговора и кидаю сотовый на стол. Смартфон падает со смачным шлепком, но экран удар выдерживает. Даром, что китайский, видно всё равно качественный.
Валера, разбуженный моими воплями, приходит на кухню и молча ставит чайник на плиту. К тому времени таблетки уже начинают действовать и соображение моё притупляется. Проплаканные кроличьи глазки начинают слипаться, а кружка с горячим чаем, заботливо всунутая мне в руку мужем, так приятно согревает…
Снится мне наша квартира, где мы с Эдиком ещё совсем дети. Мама на кухне печет оладушки с кабачками, а папа смотрит телевизор. Я выхожу из своей комнаты, иду к маме и спрашиваю её, куда она пропадала. Но мама не слышит, только продолжает наливать тесто на сковороду и переворачивать уже поджаристые кусочки. Я хочу до нее дотронуться, но рука проходит сквозь ее локоть, и я понимаю, что передо мной только голограмма.
— Ее уже давно заменили, — раздается сзади голос Эдика. Я оборачиваюсь и вижу, что папа, телевизор и вообще вся мебель в квартире тоже прозрачные. Только Эдик настоящий. На этом сон обрывается.
Я просыпаюсь от того, что со стороны коридора слышится возня. Спросонья различаю голоса Валеры и Эдика, они о чём-то спорят и, секунду спустя, дверь в нашу спальню распахивается.
— Здравствуй, Тая.
Я не успеваю сообразить, как оказываюсь в объятиях брата. На душе странным образом теплеет – вернулась ещё одна частичка потерянной семьи. Сзади топчется недовольный Валера в халате, накинутом поверх пижамы. Наверное, сейчас либо позднее утро, либо ранний день. Солнце уже светит вовсю.
Неожиданно мне вспоминается вчерашний разговор с Эдиком. Стыдно за вспышку ярости. А он ведь тут, примчался, как только смог.
Мы смотрим друг на друга, коротко делимся прошедшими событиями с тех пор, как виделись последний раз, но всё это так… так скомкано. И кажется неуместным и лишним сейчас, когда нас волнует только исчезновение родителей.
Мы втроем наспех завтракаем и едем к нашему бывшему дому. Эдик закуривает сигареты одну за другой, и чем ближе мы подъезжаем, тем, кажется, он больше нервничает.
Валера высаживает нас у подъезда и нехотя уезжает на работу – ему дали отгул всего на полдня. Эдику он, видно, не доверяет, но я его заверяю в том, что всё будет в порядке. Теперь осталось самой в это поверить.
Поднимаясь на этаж, я чувствую подступающий приступ головокружения и оступаюсь. К счастью Эрик, следующий за мной, вовремя успевает меня подхватить.
В квартире по-прежнему тихо. Кроме того, невероятно душно. Вчера такой духоты не было. Окна закрыты, и я первым делом их распахиваю.
— А вчера как у вас с погодой было? – неожиданно спрашивает брат.
— Ну, не знаю… вроде так же солнечно, — вспоминаю я.
— Но в квартире душно не было? – я киваю, и Эдик что-то прикидывает в уме.
— Я думаю, они исчезли либо поздно вечером, либо рано утром, — говорит он, спустя некоторое время.
— Спасибо, кэп, — огрызаюсь я. – Это и так понятно было, учитывая, что позавчера днем мы поговорили, а вечером и вчера с утра они уже трубку не брали. Полицейский по времени первого пропущенного вызова предположил, что они отсутствуют примерно с девяти вечера субботы.
— Логично.
Он снова закуривает сигарету. В родительском доме он никогда себе этого не позволял, но в тот момент, когда я собираюсь ему об этом напомнить, он неожиданно предлагает:
— Не хочешь сегодня тут остаться с ночёвкой?
Первое, что мне хочется ответить: «Нет, и тебе тут не позволю оставаться», но что-то меня останавливает. Что-то во взгляде Эдика.
Мы погодки, мне двадцать четыре, ему, соответственно, двадцать пять. Но сейчас выглядит он гораздо старше, прямо-таки лет на тридцать-тридцать пять. Странно, что я этого раньше не заметила.
— С какой целью? – осторожно спрашиваю я.
— Мне нужно тебе кое-что показать.
На секунду я чувствую себя снова восьмилетней девочкой. Вопреки здравому смыслу во мне просыпается простое детское любопытство. Стараясь не выдать себя, я равнодушно пожимаю плечами:
— Зачем ночи-то дожидаться? Покажи сейчас.
Нет, правда. Я чувствую себя очень глупо. Но Эрик отрицательно качает головой и щелчком пальца отправляет недокуренный бычок в окно.
— Я тебе всё покажу и расскажу, но только если ты согласишься здесь переночевать со мной. Без мужа.
— Ну уж нет, — сразу отвечаю я. – Я тебя вообще не понимаю. То ты пропадаешь на несколько месяцев, не давая родителям никакой весточки, то приезжаешь и просишь меня переночевать с тобой как в детстве у родителей. Тем более без Валеры. Либо выкладывай, что ты там надумал, либо выкатывайся отсюда и вали домой.
Грубо, знаю. Зато по существу верно. Эрик, однако, на провокацию не реагирует. Он заглядывает в холодильник, принюхивается, затем открывает шкафчики на кухне и проверяет плиту. Я молча слежу за его манипуляциями.
— В общем, если надумаешь, в восемь я тебя жду здесь. И еду с собой прихвати, — с этими словами он берет плащ и выходит из квартиры.
Я хочу крикнуть ему вдогонку, что он может хоть до посинения сидеть тут у входной двери – ключи-то у меня, и я не собираюсь переться сюда вечером для того, что бы он рассказал одну из своих бредовых идей. Но на самом деле мне любопытно, что он задумал.
Валера, конечно, никуда меня не отпустит. Но и Эдик бывает упертым как баран – если вбил что себе в голову, идёт на принцип. И я решаю дождаться мужа с работы и обсудить с ним сложившуюся ситуацию.
Однако Валера, выслушав меня за ужином, как ни странно предлагает мне переночевать с Эдиком в родительском доме.
— Вряд ли он стал бы срываться из другого города ради какой-то ерунды, — объясняет он свою позицию. – Я его, конечно, плохо знаю, но не сказал бы, что он идиот.
Я с ним согласна. Эдик, работающий программистом уже довольно приличный срок, по определению идиотом быть не может. Разве что совсем немного.
Естественно, Валера сам отвозит меня на машине. По пути мы заезжаем в супермаркет, и я покупаю хлеб, колбасу, сыр, пачку чая, пару упаковок чипсов и два батончика «Сникерс». Думаю, хватит на вечер, не пожрать же мы туда идём.
Муж доводит меня до двери подъезда, где нас уже ждёт Эдик со своей спортивной сумкой на плече. Валера официально протягивает ему руку – мол, передаю жену под твою ответственность, — целует меня на прощанье и уезжает.
Мы снова поднимаемся в квартиру, Эдик заходит первым и зажигает свет. Мне становится немного неуютно – у родителей везде электрические лампочки, дающие такой яркий жёлтый свет. Я уже привыкла к нашему мягкому белому освещению.
Эдик проходит в свою комнату, а я молча иду к холодильнику и выкладываю покупки. Тишина меня гнетет. Я нахожу под диваном пульт от телевизора и включаю. Звуки рекламы бьют по ушам, Эдик на секунду выглядывает из комнаты, пожимает плечами и снова исчезает за дверью. А мне по-барабану, пусть хоть очередная дурацкая передача, хоть какой-то звук. Я так скучаю по родителям.
Пустая миска Тимофея на кухне усиливает мою тоску, и я убираю ее в ближайший шкафчик. Включаю электрический чайник, достаю наши с Эдиком кружки, обе большие, объёмом миллилитров в триста – с детства мы были водохлёбами. Нарезаю хлеб, колбаску и сыр. Кладу бутерброды на тарелку и ставлю в микроволновку. Ещё один звук из детства – гул нашей старушки, разогревающей еду.
Чайник кипит, я бросаю в кружки пакетики чая и зову Эдика к столу. Он появляется через минуту, держа в одной руке зажженную свечку на подсвечнике, а в другой – фонарик.
— Бойскаут готов к ужину? – пытаюсь я пошутить. Но внутри у меня всё сжимается от неожиданно нахлынувшего ощущения тревоги.
Мы пьём чай и болтаем, Эрик рассказывает о своей жене, явно стараясь меня хоть немного развеселить, и трескает бутерброды один за другим. Везёт, у меня вот аппетита нет совсем. Хотя, может он действительно проголодался. Даром, что тощий, покушать он всегда любил.
Я смотрю на часы, висящие над плитой – десять часов, начало одиннадцатого. Эдик прослеживает направление моего взгляда и замечает:
— Надо закончить некоторые приготовления.
— А поточнее? – осведомляюсь я. Напряжение двух последних дней сказывается на моей нервной системе, и я чувствую, что мне нужна разгрузка. Виски или хороший коньяк хорошо бы с этим справились.
Эдик неожиданно берет меня за руку.
— Слушай, Тая, — смотря в глаза. – Тебе, может, всё это кажется полным бредом, но я знаю, что делаю. Потерпи ещё час, и я всё тебе расскажу.
Я вырываю руку:
— Да к чему, блин, эта секретность класса «Икс»? Строишь тут из себя агента международного масштаба, — с этими словами я направляюсь в зал. Хватит с меня, осточертел этот балаган. Родители неизвестно где, а он такие номера откалывает. Где тут у них был бар?
Эдик меня догоняет и усаживает на диван.
— Мне нужна будет твоя помощь. Хорошо, раз ты так хочешь, поделюсь с тобой сейчас своими догадками.
— Я вся в нетерпении, — фыркаю я.
— Без шуток, — на этот раз Эдик не смеётся и не пытается меня отвлечь. – Знаешь, что, я думаю, случилось в субботу вечером?
— Ну и что же?
— У них отключилось электричество.
Опа. Неожиданная теория. Но бесполезная.
Или?
— Я принюхивался к холодильнику, — продолжает Эдик. – На верхней полке стоит открытое молоко, пахнет кислым, а дата совсем недавняя. Плюс заряд телефонов низкий.
— Предположим, действительно электричество отключали, — я пытаюсь понять, к чему он клонит. – Что у них, фонариков не было? Или свечек?
— Как ни странно, свечек у них я правда не нашёл, — ухмыляется Эдик. – А вот фонарик был. Там же, в верхнем ящике стола…
— Ну вот, тем более.
— …без батареек внутри. То есть, не рабочий.
Я пожимаю плечами.
— Но это не единственная странность, — продолжает брат, закуривая очередную сигарету. Едкий дым меня одновременно и раздражает, и вызывает желание закурить. – Я перед твоим приходом обошел некоторых соседей, и все как один говорят, что электричество в субботу не пропадало.
— Значит, твоя теория не верна, — подытоживаю я.
— Не всё так просто, — поднимает Эдик палец вверх. – Я всю жизнь прожил, боясь рассказать о том, что побудило меня сбежать отсюда, потому что меня бы приняли за сумасшедшего.
Вот это поворот. Оказывается, он не просто самостоятельной жизни захотел, он боялся чего-то? Я определенно перестаю понимать смысл его повествования.
— Помнишь, в детстве я увлекался экспериментами и всякой паранормальщиной?
— Как не помнить!
— Память – штука такая. Можно забыть то, что очень хочется забыть. Забыть надолго. Я вот старался, но не получилось.
— Короче, любитель демагогии, — подгоняю я его. На самом деле мне становится немного страшно. Я нечасто вижу брата таким серьёзным, и потому мне так легко будет поверить в его историю.
Эдик, между тем, расставляет свечки по всей квартире.
— Перед выпускными экзаменами мы с пацанами немного надрались – ну, ты помнишь.
Как же, «немного надрались» — это когда его друганы принесли бездыханную тушку Эдика и свалили ее на заботливые мамины руки. Папа буйствовал, но как-то безрезультатно – мама держала тазик под зеленым лицом бессовестного сына, пока тот изливался как вулкан. А на следующее утро предполагалась поездка на дачу. Эдика в качестве наказания с собой не взяли.
— В общем, я весь день провалялся с дикой головной болью, даже пошевелиться не мог, еле как дошёл до туалета. К вечеру вроде полегче стало. Мне даже есть захотелось.
Я хмыкаю. Эдик продолжает:
— К тому времени я уже за комп перебрался. Сделал пару бутеров, чай, думал посмотреть что-нибудь перед сном, как вдруг — бац, — он щёлкает пальцами. – Отключается электричество.
— Прямо мистика, — ехидно замечаю я.
— Не перебивай. Я, естественно, расстроился, но не в темноте же было чай допивать. Пошёл за фонариком – кстати, вот за этим, — он демонстрирует руку с фонариком. – Но внутри не оказалось батареек. Тогда я вспомнил про свечки в форме цифр, которые на наших тортах были. Мама же их не выбрасывала, пока полностью не сжигала. То есть, она их вообще никогда не выбрасывала.
Я нашёл свечки, зажёг и вернулся к компу. Доел бутеры, допил чай и направился к себе в комнату. Со свечкой. Помнишь, я носил очки для чтения? В тот вечер они были на мне.
— И? – я заинтригована.
— Я заметил, что в боковой части линзы отражается ещё одна дверь, — с этими словами Эдик поворачивает голову направо и показывает на пустое пространство стены напротив окна. Моё сердце делает кульбит.
— Я сразу повернул голову, но отражение исчезло, — продолжает Эдик. – Стена, глухая, как обычно. Тогда я снова повернулся боком, и снова увидел в отражении дверь. Большую, деревянную и не похожую на двери в наши комнаты. Вот тут я дрейфанул немного. Стоял, как дурак, минут пять, наверное, и смотрел на нее. А потом мне начало казаться, что я что-то слышу. Я сразу оглянулся, но опять увидел только стену. Медленно приблизился к ней и приложил ухо к обоям. Тишина. Хотя только что было слышно какое-то шебуршание.
Как ты понимаешь, спать мне расхотелось. Организм еще ломало от отходняка, но волна адреналина была такой мощной, что у меня чуть сердце из груди не выпрыгнуло, когда под окном пикнула чья-то сигнализация.
Эдик продолжает рассказ, повернувшись ко мне спиной и завершая какие-то свои приготовления. Я одновременно хочу и боюсь до мурашек узнать продолжение истории.
— Я закрылся в комнате и врубил в плеере музыку погромче. Поставил десяток свечек по периметру комнаты и бухнулся на кровать. Не знаю, сколько времени прошло, но я начал засыпать. Просыпался только, когда песни переключались. Сон какой-то беспокойный был. А потом вдруг я проснулся от какого-то резкого звука. Зарядка плеера кончилась, а свечей горело всего три штуки, остальные погасли. И знаешь, что самое страшное?
Я уже напугалась.
— Дверь в мою комнату была распахнута. Думаю, именно это меня и разбудило, а свечи загасило сквозняком. Я ощупью нашёл свои очки и замер, потому что снова услышал странный звук со стороны зала. Времени было, наверное, часа два ночи. Я сидел на кровати, поджав ноги под себя, как робкий школьник, и боялся сделать вздох. Но ничего не происходило. Тогда я взял ближайшую свечку и осторожно выглянул в зал. Стена была на месте, двери не было. Я наклонял голову и так, и сяк, но она не появлялась. Мне пришлось набраться смелости, прежде, чем выйти из комнаты, но я это сделал. Один, в темноте, со свечкой в руках. Иван Бездомный, блин. Только креста и кальсонов не хватало. Я вышел на середину комнаты, повернулся боком к стене и – ты не представляешь, как мне было страшно – поймал отражение двери. И вот теперь я явно слышал какое-то шевеление с той стороны. Противный такой звук, знаешь, не то причмокивание, не то ворчание – не разберёшь, в общем. Я сделал шаг к двери, не меняя наклона головы. Затем ещё шажок, и ещё. Я был уже на расстоянии вытянутой руки и глядел на нее, как зачарованный, когда вдруг она начала открываться – медленно, почти беззвучно. Я не мог оторвать взгляд, а звуки стали ещё омерзительней. И тогда…
— Хватит! – почти кричу я. Я уже не просто напугана, я почти в ужасе. Не хочу знать, что было дальше, не хочу, не хочу!
Однако Эдик печально улыбается, поправляя съехавшие очки.
— Собственно, на этом и кончается мой рассказ — я совсем не помню, что было дальше. Единственное, что помню — это следующее утро и ваш приезд. Я не мог рассказать вам о том, что случилось, папа точно списал бы это на белую горячку.
— Скажи, что ты всё это выдумал, — шепчу я.
— Если бы, — вздыхает Эдик.
Несколько минут проходят в полном молчании, нарушаемом работающим телевизором. Эдик смотрит на часы: время половина двенадцатого.
— Уже скоро, — заключает он.
— Почему именно в полночь?
— А я разве не сказал? – нахмурился брат. – В прошлый раз это случилось со мной именно в это время.
— Но ведь мама с папой не брали трубки ещё с семи вечера…
— Может, и да, а может, и нет. Это как раз ещё одна моя теория.
— Какая?
— Время. Возможно, они исчезли в семь вечера, но это вряд ли. Думаю, в семь часов произошло некое СОБЫТИЕ, и оно сбило всех с толку, в том числе и меня.
— Поясни, — прошу я, окончательно теряя нить повествования.
Эдик устраивается напротив меня, обхватив свои худые лодыжки руками.
— Это, конечно, звучит несколько притянутым за уши, но всё же давай предположим, что такое возможно. Я просмотрел календарь восходов и рассветов. Позавчера закат начинался в 18.38, вчера в 18.36, сегодня в 18.33. Солнце, как ты помнишь, садится со стороны окна, — он указывает в ту сторону. – Время года – начало осени, то есть бабье лето. Очень жаркое начало октября. Что, если в дверь балкона была приоткрыта?
Я чувствую себя полной дурой, всё ещё не догоняя его мысли. Хотя что-то определенно начало вырисовываться.
— Папа выходит покурить на балкон вечером. Он смотрит на закат, докуривает сигарету и поворачивается, что бы зайти обратно в зал. Что, если на секунду, всего на одну секунду всё совпадает идеальным образом: солнце бликует на одно из стёкол балконной двери, а угол поворота позволяет папе краем глаза увидеть на противоположной стене то, чего там никогда не было и быть не должно, а именно – ещё одну дверь?
— Боже мой, — вырывается у меня. Эдик истолковывает это как подтверждение его теории.
— Дальше я, если честно, представляю довольно смутно, но незаряженные телефоны, скисшее молоко и закрытый балкон наводит меня на мысль, что в эту минуту дверь поймала их в ловушку. Возможно, электричество действительно не отключали, но что-то – или кто-то – заставил маму и папу поверить в то, что света нет. Возможно, оно даже ускорило время, или заморозило их, что бы дождаться момента, когда можно будет перейти в наступление.
— Но ведь… но всё равно я не понимаю, почему ты решил, что всё произошло в полночь, а не сразу?
Эдик кивает головой в сторону злополучной стены.
— Соседка вернулась домой поздно вечером и услышала, что за стеной воет собака – Тимофей, видимо, не поддался на временную ловушку. В полночь вой оборвался. Она так и сказала — не прекратился, а именно оборвался.
Время на часах – 11.45.
— Пора, — командует Эдик, одним прыжком вставая на ноги. Он оглядывает меня, сидящую всё в той же позе на диване, и решительно говорит. – Если ты слишком напугана, можешь отправляться домой. Я всё понимаю. Но если ты всё же найдешь в себе силы, то мне нужна твоя помощь.
Я медлю ещё секунду, давая себе возможность выбрать. Однако себя обмануть мне не удается, и любопытство снова берет верх. Я встаю с дивана:
— Что мне делать?
— Помоги мне перенести трюмо из спальни родителей.
Мы осторожно несем зеркало и приставляем его к странной штуке, по-видимому, сконструированной самим Эдиком. Это устройство состоит из коробки с лампочкой и трех толстых квадратных линз, окружающих ее по периметру. У всех трех разное увеличение.
Эдик поясняет принцип работы:
— Это наш «портал» к этой чёртовой двери. Видишь толщину линзы? Здесь мы увидим ее отражение. Здесь, — он указывает на вторую линзу, — мы сможем разглядеть дверь получше, не приближаясь к ней. А здесь…
-…еще лучше, — заканчиваю я. Меня просто трясёт всю изнутри от волнения и ожидания.
— Ну да. Я читал много литературы по мистическим явлениям, и мне удалось найти несколько схожих случаев исчезновения людей и животных. Поскольку названия этому явлению дано не было, я решил назвать его сам – «Портал смерти».
— Как-то заурядно.
— Зато доступно, — парирует Эдик, устанавливая среднюю створку трюмо напротив самой толстой из линз. – В некоторых источниках говорится, что бороться с этим явлением бесполезно, так как его возникновение совершенно бесконтрольно. А я вот думаю, что в нашем доме оно постоянное. Ну, или, по крайней мере, периодическое.
— То есть, после той жуткой ночи ты пытался повторно найти эту дверь?
— Да, конечно. Вся загвоздка как раз в том, что найти ее мне не удалось. Но искал я уже позже, летом. Это ещё раз доказывает мою теорию о том, что портал имеет периодичность. Тогда это случилось поздней весной, когда закат наступает поздно вечером, а теперь это произошло задолго до наступления темноты. Ты понимаешь, что это значит?
Я отрицательно качаю головой.
— Он набирает силу. Теперь он может удерживать свои жертвы дольше.
— И все твои выводы строятся на истории, произошедшей с тобой в детстве, и случае, которому пока просто не нашли объяснения?
Ну да, я пытаюсь себя успокоить. Ведь если подумать, действительно всё это притянуто за уши. Да ещё как притянуто!
Но я почему-то верю.
11.55. Внутри я натянута как струна, Эдик, напротив, внешне совершенно спокоен. Только слишком бледен.
Телевизор выключен, и комнату снова обволакивает тишина. Но на этот раз она звенит от явного напряжения.
11.57. Эдик исчезает в коридоре, и через секунду весь свет в квартире гаснет, оставляя мягкое свечение от расставленных повсюду свечек.
— Не хочу, чтобы кто-либо из нас в последний момент всё испортил.
Я с ним не согласна, но у меня не хватает мужества сказать ему об этом. На кой чёрт я вообще согласилась в этом участвовать?!
11.58. Мне страшно.
11.59. Я забыла спросить, зачем нам нужно зеркало!
— Полночь, — свистящим шёпотом произносит брат. Я подпрыгиваю от неожиданности.
Эдик нажимает кнопку на приборе, и лампочка загорается. Набрав побольше воздуха в лёгкие, я приближаюсь к первой из линз. Эдик уже всматривается в искаженное отражение.
Я пробую наклонить голову сначала в одну сторону, затем в другую. Смотрю в одну точку до рези в глазах.
— Черт, неужели не сработало? – раздается над ухом сердитый возглас брата. – Ну где ты, тварь?! Появись уже, не стесняйся!
Нервная улыбка сама появляется на моих губах. Я снова перевожу взгляд на линзу – и обмираю.
— Ты видишь, ВИДИШЬ?!
Я вижу. Большая деревянная дверь в стене, боже мой, действительно! Отсюда ее сложно хорошо разглядеть.
— Дай повернуть, — Эдик в нетерпении тянет руки. Я отодвигаюсь, давая ему простор для действий. Он поворачивает коробку, и грань преломления второй линзы дает рассмотреть мне дверь внимательнее.
— Эдик! – вскрикиваю я в ужасе. – Смотри!
Теперь моему глазу открывается гораздо больше деталей. На обналичке виднеются свежие следы царапин и… крови? Господи, только не это!
— Скорее, прокрути третью линзу!
Брат послушно вертит прибор. Теперь дверь совсем близко, как будто на расстоянии вытянутой руки. И я с нарастающим ужасом понимаю, что она чуть-чуть приоткрыта.
— Эдик?
Молчание. Я не могу оторваться от зрелища открывающейся всё шире двери. Теперь я не только вижу, но и слышу звуки, странные звуки, ужасные, причмокивающие и шуршащие. Они приближаются, хотя я не двигаюсь.
— Эдик! – не громче шёпота. Ужас сковал мой голос. К звукам добавился запах – запах гнилого мяса, сладковатый и гадкий. Ворчания и причмокивания перемежаются с каким-то хлюпаньем.
Что-то приближается ко мне оттуда. Что-то очень голодное и жуткое.
Я не могу оторвать взгляд от дверного проёма. Я должна это сделать, где Эдик, почему он молчит?! Быстрее, пока оно не выползло!
Невероятным усилием воли я отрываю взгляд от линзы и поворачиваю голову направо. И из груди моей рвется крик отчаяния.
Лицо Эдика – маска агонии. Глаза увеличиваются и желтеют, зрачок больше не круглый – он узкий и тонкий, звериный. Лицо вытягивается и вытягивается, полностью теряя сходство с человеческим. Зубы, неисчислимое количество зубов, острых и тонких, двигаются в голодном экстазе. Руки, сучковатые и до ужаса длинные, тянутся ко мне и хватают своими длинными когтями. Парализованная страхом, я даже не оказываю сопротивления.
— Ты не спросила, зачем нужно зеркало, — существо не разговаривает, но его мерзкий скрежещущий голос я слышу у себя в голове. – Оно для меня. Только так я могу попадать в ваш мир. Об этом я прочитал ещё давно в одном интересном источнике, спасибо за тело твоему брату. А теперь прощай, сестра-еда.
И прежде, чем я успеваю что-то понять, я чувствую, как тело моё с хрустом проламывается под прессом его лап. Последнее, что я вижу в своей жизни – зеркало, в котором это существо утаскивает меня в свою берлогу за деревянной дверью.
Портал смерти. Неплохое название. К тому времени, как
существо приспособилось к новой оболочке, женской и хрупкой, но такой вкусной изнутри, на телефон девушки поступила SMS. Муж. Замечательно.
— Наверное, иногда нет ничего лучше, чем заесть изысканную закуску грубым мужским мясом, — ухмыляется существо тонкими губами. Натягивая маску беспокойства, оно спешит домой. Не в темную берлогу, полную мрачного разложения, а в двухкомнатную квартиру, где его – точнее, ее – ждёт любящий муж, вкусный ужин и тёплая постель.
