Автор: Виктор Солкин
[hide]Источник[/hide]— Зачем тебе это? — массивное, блестящее, словно натертое оливковым маслом, лицо Алисы негодующе склонилось надо мной. Её огромные глаза, казавшиеся светящимися на фоне темной, оттенка эбенового дерева, кожи, распахнулись совсем широко всей своей белизной. — Не занимайся этим, Виктор! Послушай меня, не занимайся!
На курсе Алису Кадежо боялись. Нигерийка, истинная дочь Африки, она напоминала собой архаичную статую праматери или палеолитическую Венеру — очень высокая, массивная, при ходьбе передвигавшая бедра словно нехотя, с невероятным взглядом — она казалась многим пугающей, непонятной, другими словами — слишком иной, чтобы попытаться подойти и понять. Сидя в одиночестве на одной из последних парт, она часто смотрела в сторону, куда-то сквозь стекло, далеко, в какой-то свой потаенный мир. Друзья у Алисы появились поздно, на старших курсах и только тогда многие выяснили, что она обладает большим сердцем и способна биться «за своих» изо всех сил.
Собственно, она подошла ко мне после лекции по культуре традиционной Африки, которую мне было поручено прочитать в обмен на зачет по курсу африканской истории. Политика была очень далека от меня, проблемы Нельсона Манделы меня совершенно не интересовали и, тяжело вздохнув, известная африканистка, которая читала курс, предложила мне подготовить материал на две пары — ведь сама она, как раз, по ее словам, совершенно не любила и не понимала все эти древние верования, обряды и ночные бдения вокруг идолов под пальмовым деревом. Несколько недель, проведенные в Ленинской библиотеке и беседы с увы покойным ныне О.К. Дрейером, одним из крупнейших отечественных африканистов, с которым была дружна моя семья, позволили мне немного прикоснуться к этому удивительному миру. И вот — те самые две пары, со ставшими вдруг объемными мирами в виде вращающихся тыквенных фляг-калебас, тонкими паутинками связей между ними, по которым посредником, меняя формы, поднимается и спускается дух Ананси-паука, мертвые и вечно живые предки и силы, силы, бесконечные силы духов, окружающие в ночи путника, бредущего по саванне. Яростная отповедь Алисы, несомненной части этого самого мира, вернула меня с небес на землю.
— Что, так плохо? — я устремил свой вопрос в ее широкую спину, пока она, как обычно, отвернулась к окну.
— Нет! Слишком хорошо! Я же сказала тебе: не занимайся этим! — обернувшаяся Алиса нервно курила сигарету и была готова почти испепелить меня негодованием: ее эмоции были столь же гипертрофированно велики, как она сама. — Больше ничего не скажу!
— Как хочешь.
Мой вспыхнувший было интерес был готов разбиться об Алису и ее недоговорки. Собственно, я и не собирался никогда заниматься тропической Африкой, к тому времени уже давно занимался египтологией и, пожалуй, всего-то чуть более подробно выполнил порученную мне задачу, что называется, «вложился». Алиса догнала меня в коридоре и рывком остановила за плечи.
Через несколько дней мы сидели с ней в ее комнате в общежитии, куда она не приглашала почти никого даже из сокурсниц. Почти спартанский быт, какие-то религиозные листовки — Алиса была баптисткой — книги по учебе, тетради, массивные африканские украшения из темного дерева, перламутра и каких-то странных, непонятных материалов. На столе дымился в чашках чай; хитрой улыбкой Алиса ответила на мой восторг, принеся на стол торт — коржи из банановой муки с каким-то фруктовым желе между ними. На мой вопрос о том, нигерийский ли рецепт, она покачала головой. Домингаш — миниатюрная, смешливая соседка по комнате из Анголы научила. Алиса придирчиво оглядела стол, поправила пеструю скатерть, как-то тяжело вздохнула и села в кресло.
Говорила она медленно, словно вдумываясь в каждое слово, взвешивая его, почти ощупывая его своими большими темными пальцами, прежде чем выпустить вовне. Мать Алисы, христианка, как-то пасла стадо и ушла дальше по полям от своей деревни, чем обычно. Где-то там, на берегу реки, в самом сердце Африки она встретила молодого человека, который тоже был пастухом из другой деревни, через реку. Молодые люди понравились друг другу, стал зарождаться роман и все было бы хорошо, если бы не одна деталь: юноша был из деревни колдунов.
— Ох, Виктор! — глаза Алисы становились все больше. — Это очень, очень страшно! — Алиса прихлебывала чай и словно отодвигалась от меня, продолжая рассказ.
Ее мать держала свою историю втайне и вскоре сбежала с парнем в город, ведь он не мог привести ее, христианку, в свою деревню. Они поженились, прошли годы. Парень оказался удачлив в бизнесе, девушка закончила колледж и родила двоих детей. Приблизительно к моменту рождения первого ребенка отношения с родственниками женщины у пары стали вновь налаживаться. Мать Алисы, напуганная рассказами и тем, что в их квартире стали появляться странные предметы, вещи, куклы, требовала у мужа принять христианство; после очередного натиска он вроде бы сдался, предметы исчезли.
Алиса была старшей дочерью пары, её особенно любил отец. И вот, впервые на десятилетие, Алиса стала получать от него дорогие, очень красивые подарки, которые были совершенно не по карману семье. На вопросы семьи он отвечал очень просто: бабушка, его мать, просила передать. Мать Алисы была просто в панике: подарки означали, что ее муж все же поддерживает связи с родовым гнездом. Он же убеждал ее не горячиться, и даже пару раз пытался ей объяснять, что его успех в бизнесе без связей с его деревенскими родственниками невозможен. Да, здесь следует отметить, что ни Алиса с сестрой, ни их мать не знали в точности, чем занимается их отец. Вроде бы доктор, работает в больнице, но где именно — никто не знал. Да и рассказов о рабочих радостях или неурядицах от отца по вечерам было не услышать. А мать и не спрашивала: была счастлива, деньги в семье были, что ей, простой женщине, еще нужно?
Все изменилось, когда Алисе стукнуло пятнадцать, и та самая бабушка, которую она никогда не видела, но на подарках которой выросла, пригласила ее в гости. Мать Алисы рыдала несколько дней. Отец — настаивал, просил уважать старушку, которой не так-то много и осталось. И вот, сначала разбитый автобус, потом долгая дорога через поля с маниокой, к той самой реке. Алиса бывала несколько раз здесь неподалеку, в деревне своей матери. Встретили девушку незнакомые, очень приветливые мужчины на лодке, представившиеся родственниками: бабушку Алисы, как оказалось, в деревне все очень любили и уважали и с сожалением говорили, что ее сын, отец Алисы, ушел — ведь им так нужен в их деревне молодой врач.
— Она такая, Виктор, такая! — Алиса вновь закурила сигарету. — Бабушка, знаешь, она красивая и молодая-молодая, седая только, и глаза, знаешь, как стеклянные, не как у меня. И вся — в украшениях: много-много! Добрая, Виктор! Я была так ей благодарна за подарки, а она встретила меня так, как будто знала все эти годы, во всей деревне был праздник. Я, говорили, на нее очень похожа, знаешь. — Алиса усмехнулась. Родственники обступили, говорили, что, мол, одни глаза, одни глаза! И вот тут, понимаешь, сидим мы все, смеемся, обедаем, а бабушка тихо так мне говорит, чтобы я ушла из деревни до захода солнца, туда, через реку, в деревню своей матери…
Естественно, Алиса засиделась. Когда стало понятно, что переправится до заката она не успеет, бабушка тихо, пока все были увлечены застольем и выпивкой, вывела ее на окраину, к небольшому сараю с узкими, как бойницы, окнами. Пояснив, что сама она должна ночью лечить какую-то больную в соседней деревне, велела ей ночевать в сарае, причем запереться изнутри на засов и ни в коем случае никому не открывать: деревня глухая, много странных людей, небезопасно. Только, мол, если сама она придет утром и окликнет ее, Алису, то тогда и можно снимать засов. Алиса безропотно закрылась внутри.
— Виктор! Ох, как было страшно, как страшно! — лицо Алисы все собралось в гримасу, она наклонилась на меня и продолжала, размахивая руками. — Всю ночь, Виктор, в сарай пытались ломать двери, кричали снаружи, что там, внутри, мол, живая кровь, пытались просунуть сквозь окна руки, чем-то стучали в стены, скрежетали, звали меня на разные голоса…
Руки Алисы дрожали, она машинально отирала пот со лба.
— Я не спала, Виктор, совсем не спала. И знаешь, там была бабушка, я слышала ее голос. Она хохотала со всеми и говорила, что кровь, внутри есть живая кровь! Но когда ее спрашивали кто там, она называла им какие-то другие имена, и они меня звали этими именами, а я молчала и боялась, Виктор! Утром бабушка пришла, позвала меня по имени, я открыла и, ох как я бежала, Виктор, переплыла реку и все бежала и бежала, ох, Виктор! Пока не добежала до деревни моей матери…
Словно оборвав рассказ на полуслове, Алиса отошла к окну с сигаретой. Потом резко развернулась: в ее глазах были слезы.
— И вот, Виктор, понимаешь, у моего отца и на пороге дома моей бабушки были такие же вещи, нкиси, как ты показывал, тогда, когда рассказывал… Не занимайся этим, Виктор, не занимайся!
Алиса еще долго содрогалась в плаче и все повторяла шепотом те слова, что слышала ночью, сидя в запертом сарае. Ее мать после возвращения Алисы домой развелась с мужем. Алиса позже не раз заглядывала к отцу и пыталась обратить его вновь в христианство, в изобилии находя в его квартире странные предметы, части тел животных и встречая там странных людей, как она говорила, «стеклянноглазых». Он, рассказывала Алиса, смеялся в ответ, уверял, что в деревне пошутили и уговаривал Алису вновь поехать к бабушке, потому что та именно ее, Алису, выбрала для продолжения их прекрасного рода врачей и любит ее больше, чем всех других своих внуков…
Автор: Виктор Солкин
[hide]Источник[/hide]
