Крошки на кровати

Автор — AbrhamМеня зовут Гвинет МакКол. Уже четыре с половиной года я живу на Нью-Йоркской 42 авеню. Если вы не знаете, а может быть и знаете, сейчас там открылась «Пекарня у Ларри». До тех пор, пока её не открыли, моё утро было похоже на рутину обычной Нью-Йоркской девушки с недельными ста долларами. Надеюсь, что вы не подумаете обо мне, будто я одна из тех, кто круглые сутки ошивается в дешёвых фаст фудах, где жарят котлеты на коричневом масле. Я достаточно здорово питаюсь, но моя работа не обязывает меня на это, я имею ввиду то, что, для работницы маленького рекламного агентства я достаточно стройная, да что там говорить. Я правда стройная, даже подтянутая. Но тем не менее я одета не развязно, а, если так можно выразиться, по-молодёжному. На мне часто «обитали» белая обтягивающая футболка с коротким рукавом и надписью «I Love NY», синие джинсы без карманов и мои любимые босоножки, что-то в стиле детской сказки «Лили Сью», но мне нравилось, так были одеты большинство женского населения Нью-Йорка. Выделяться на такой работе незачем, постоянно ворчал сквозь зубы мой зелёный кошелёк в горошек. На нём была моя любимая защёлка — это были две стальные антенны с шариками на концах, лежащим на перекрест. Господи, они так приятно цокали, при удобном случае я не могла отказать себе в этом маленьком удовольствии. Конечно, я не могла просто ходить по улице и безостановочно открывать и закрывать кошелёк, я боюсь представить, что бы обо мне подумали. Но это не так важно, что бы так акцентировать внимание на кошельке, но так же нельзя оставить его без должного внимания, так как он сыграл немаловажную роль в дальнейшем развитии. А пока давайте я продолжу повествование о кошельке, но прежде чем я начну, хотела бы извиниться за то, что не сказала свой возраст. Мне, как не трудно догадаться, девятнадцать лет, и я хожу в университет электроники и механики параллельно с работой в агентстве.
Это был приятный летний вечер, и я испытывала огромное удовольствие, сидя на слегка посеревшем от вечера парковом газоне и вдыхая этот сладковатый Нью-Йоркский воздух. Моя собака, имя которой я не хочу называть, запрыгнула на меня и принялась яростно вылизывать моё лицо, отчего, закатившись невинным детским смехом, я заставила повернуться мою маму и оторвать от поджигания восьмой свечи.
— Гвини, милая, хватит дурачиться! Переползай с газона на покрывало. И давай быстрей, я отрежу тебе торт, но прежде…
Гвинет оборвала мать своим неудержимым любопытством:
— Прежде что?..
— Ты узнаешь всё сама, как только перекочуешь ко мне, — со смешком сказала её мать, и заботливая улыбка появилась на её лице.
Гвинет не могла умолить своё любопытство, ею овладело любопытство, из-за чего перехватило дыхание. Она поборола приступ, быстро поднялась и со всех ног рванулась к матери. По пути она заметила красиво постриженные кусты в форме разных животных, и как ни странно, здесь не было электрического света, только приятный мягкий оранжевый свет от свечей ложился на её смуглую кожу. Она представила, как мама достаёт подарочную коробку с блестящей ленточкой, и она почувствовала мурашки у себя на руках. Приближаясь к матери, Гвини вскользь проехалась по траве, оставив на подошве своих лакированных балеток с бантиками зелёную кашицу. Белла МакКол удивилась её мальчишескому ребячеству, хотя знала, что незачем, ведь она круглые сутки проводит на баскетбольной площадке. Белла часто приходила смотреть на неё, ей это не просто нравилось, её завораживала грация и неприкрытая невинность своего ребёнка, ещё не объятого пороками взрослого человека. Гвинет запрыгнула на покрывало и ещё раз увидела всё происходящее: посеревшая от вечера летняя трава оставалась всё такой же сочной, казалась, она сейчас лопнет и зальёт всё своей жизненной «зелёной силой», горизонт изящно подёрнут розовой дымкой, которая уже совсем побледнела, люди вокруг парка спешат скорее домой, чтобы не пропустить очередной выпуск вечерней «American News». Она приземлилась, и чёрное покрывало разошлось волной во все стороны, что заставило мать свести к переносице брови и пробудить в Гвинет неприятное воспоминание.
«Я хочу жёлтое, оно как солнце… Я люблю жёлтый!» — прохныкала Гвинет. Но даже в таком возрасте Белла слышала через её детское хныкание силу её характера.
«Ты маленькая и не понимаешь! Я не хочу тебя обидеть, я знаю, что тебе нравится жёлтый, просто… просто…(Просто, Белла, признайся себе, что ты не любишь этот цвет, но она нашла этому другое объяснение.) на чёрном грязь будет не так заметнее».
Гвинет конечно сразу всё поняла, она знала, что матери не нравится жёлтый, но покорно согласилась и приняла поражение: «Хорошо, мама, пусть будет чёрное». Белла заключила свою дочь в крепкие объятия, которые бывают только между матерью и дочерью, и запустила руку в большой карман её платья. Её мать была красиво одета, но это были недорогие вещи. Красивое синее платье как влитое ложилось на её стройную талию, опоясанное белым глянцевым ремнём. Её тонкие пальцы,аккуратно пролазили в отверстие на босоножках, а волосы были убраны назад, укутаны в зелёный ободок. Она была очень красивой африканкой и выглядела намного моложе своих двадцати семи лет. Она достала зелёный кошелёк, который мгновенно приковал внимание маленькой Гвини. Девочка закрыла глаза и представила, как она достаёт четвертак из своего кошелька и ловит взгляд продавца, по которому читается: «У неё свой кошелёк! Видимо, она очень хорошо себя вела и помогала маме». От этих сладких грёз её отвлёк поцелуй матери в её чистый смуглый лоб.
— Я знаю, что ты давно хотела его, милая, — сказала Белла, и слёзы навернулись на глазах. Она тут же взяла себя в руки, и они как будто утекли обратно.
— Господи, спасибо, мама, ты знала, как я люблю зеленый (в вечерних сумерках ей показалось, что кошелёк был в жёлтый горошек, а не в белый, но это её не расстроит), это лучший подарок.
Они ещё раз обнялись и обменялись своими красивыми от природы улыбками, после чего Гвинет задула свечи и они съели по паре довольно приличных кусков торта. Через час они уже стояли на остановки до 42 авеню.
А теперь давайте вернёмся из моих воспоминаниях о чудесной юности и моей матери. Именно воспоминаниях. Я не буду детально описывать тот момент, когда каблук её босоножек попал в решётку слива и она полетела под автобус. Просто я считаю это ненужным, говорить о том, как была поднята нога и куда смотрели её глаза. Я просто помню, как вокруг образовалась толпа людей, жаждущих того, что сейчас приедет скорая и телевидение и они попадут на камеру рядом с чёрной женщиной.
Мое день рождение мы отмечали в центральном парке. Это самый конец 42 авеню, но мне нужно перебороть свой страх. Уже девять лет я не была в центральном парке, я боюсь поддаться этим воспоминаниям, так как их корни вновь пробудились от долгого сна, но я знаю, что так надо.
Она подходила к вывеске пекарни, нервно щёлкая кошельком и пытаясь не обращать внимание на центральный парк, который выдела боковым зрение. Гвинет протянула дрожащую руку к латунной ручке и увидела своё отражение. Как ни странно, она выглядела нормально, точнее сказать, обыкновенно. Она собралась дёрнуть дверь на себя, но почувствовала, как костлявые холодные пальцы мёртвой хваткой врезаются в её плечо, которые вмиг развернули её на сто восемьдесят градусов. Взгляд чёрной женщины со сломанными костями лица заставил её вскрикнуть. Но больше её напугал тот факт, как вы, наверное, уже сами догадались, что перед ней стояла её мать. Белла схватила её за запястье и рывком кинула под проезжавший автобус. Из-за смеха матери Гвинет не слышала гудка автобуса, пока летела к нему. Последнее, что она видела, это её мать за рулём автобуса в фуражке машиниста, после чего она почувствовала, как металл проникает в тело, и лицо и глаза заливает красный свет.
Стук в дверь мгновенно выдернул её из сна, протаскивая через воспоминания. Она опять почувствовала уколы в своём плече. Не вставая с кровати, Гвинет моментально повернулась и залилась истерический смехом.
Комната резонировала её звонким смехом, и она принялась безудержно восклицать:
— Крошки, это просто крошки! Я никогда больше не пойду в эту чёртову пекарню!
Она смеялась. Не заметила, как её пятки уже постучали по полу и пошли открывать дверь.